It's like something out of H.P. Lovecraft, only gay (c) LK
Висит у меня в голове три идеи для зарисовок, решил таки родить хоть одну, ибо покоя они мне не дают.
В создании идеи и вдохновения для этой зарисовки самым что ни на есть косвенным образом участвовал Шут и от него же пришедшая книга "Чернобыльская молитва" Светланы Алексиевич. Ещё участвовало пиво, но ему завсегда спасибо.
Зарисовка первая, языческая.
Говорят, в лесу хозяин есть. Хозяин леса. А если ещё среди леса плешь без деревьев - любимое место его, - куда нельзя на покос ходить. Наши ходили. Приехали из города, умные, насмотрелись телевизора, ничего им не скажешь - всё знают. А в лесу Хозяин живёт. Один год только сено в лесу косили, пока стог во двор не привезли. А оттуда змея - большая, зелёная, как трава в русалочьем кругу. Никто таких не видел, ни до, ни после этого. Хозяин напугал, говорят. Разное говорят. На той плеши, там ещё озеро есть, с русалками-красавицами, они по траве кругом пляшут, песни поют, а днём зверьё на водопой приходит. Видно, покололи ноги о стерню русалочки, нажаловались Хозяину. Напугал.
Мы туда тоже ходили. Я да коса. Рано утром, когда ещё солнце не встало. Тихо, зверьё спит, темно. А с поляны песни слышатся - танцуют русалочки, песни поют, и светят себе цветком папоротника, передают по кругу. Солнце. А с цветка, как солнечные слёзы - мёд капает. Золотой. Солнечный. Там потом самая красивая, самая зелёная трава росла. Кругами. Говорят: не пей росу из русалочьего круга - назад не воротишься. Ещё, говорят, росой оттуда умываться нельзя, видеть будешь, что ненадобно, что нельзя. А я стою. Они поют, красиво так, капли солнца звенят о траву. Почуяли, не увидели, - почуяли меня. Спрятались в воду, только макушки выглядывают - шипят. Негоже, думаю, красавиц сердить, они Хозяину жаловаться побегут, да и свой у них Хозяин есть, водный. Говорят, как лесной хозяин с водяным по весне место делят, да добром меряются - нельзя. Потом век пугать будут, коли подсмотришь. А трава звенит росой, солнце всходит, русалки в воду прячутся. Дай, думаю, хлеба краюху им дам, оно, говорят, нельзя, боятся лесные да водяные жители нашего, человеческого. А я возьми да отломи. Да поклади у пруда. Оно же как - доброе слово, оно и лисе приятно, а с добром всяко лучше, авось возьмут. И сижу - наблюдаю. Может, хоть знак дадут, хоть скажут, дабы не насолить им, красавицам, да Хозяевам. А из воды змея выплывает - большая, красивая, длинная, - и смотрит на меня. Я ей кланяюсь, оно всяко приятно, когда с добром да уважением. Смотрим друг на друга - в глаза, это только люди сейчас в глаза не смотрят, они только спины видеть хотят, мол, кланяются, уважают. Тьху! Я у ней шёпотом спрашиваю: "Можно?", да на косу киваю. На меня смотрит, на хлеб, и прячется в тине. Значит можно, думаю, только стерню не оставлять, где русалки танцуют.
Солнце уже высоко, жарко, отдыхать пора. Сажусь в тень, краюху себе ломаю - ляпота. В воде рыба плещется, в деревьях ветер шумит, птицы поют. Где ещё такое? И что-то меня так в сон клонит, просто страх как. И вот слышу - ничего нет, ни ветра, ни рыбы, ни птиц - всё молчит. Оно, видно, красавицы спать пошли. И Хозяин их баюкает, красавиц своих. В лесу оно знаете, как, всё как надо, всё ещё до нас так было, после нас будет, свои у них порядки, нельзя рушить, говорят. Нельзя ломать, нельзя ходить без разрешения. Много что говорят. Да никто не слушает.
Прошло с тех пор много лет, много зим, много солнц, некому говорить теперь, все умерли, да уехали, да и не верит уже никто. Завезли из города умники тварей диковинных, что издревле у нас не водились и водиться не должны. Сначала разгневался Хозяин, убил всех пришлых тварей, а потом, видно, смиловался, оставил. И расплодились. Разнеслись по всему лесу: деревья грызут, ветки таскают, воде путь загораживают. Всю поляну затопили, лес теперь в воде по колено стоит - гниют дубы вековечные, память наша, гордость, радость. Не танцуют русалочки, негде им. Злые ходят Хозяева, плачет лес. А кому оно? Для кого оно? Вот говорю я, как мне говорили, да кто меня слышит?
Говорили - нельзя пить воду из русалочьего круга, - назад не воротишься. Ещё, говорили, росой оттуда умываться нельзя, чтобы не видеть, что ненадобно. Говорили... Не говорят больше, нет больше в лесу кругов русалочьих, нет цветов папоротника - под воду ушли. Всё под воду ушло. И я с ним, с русалочками-красавицами, да с Хозяевами, да с зверьём диким, свободным. Некому говорить. Да и кто услышит?..
В создании идеи и вдохновения для этой зарисовки самым что ни на есть косвенным образом участвовал Шут и от него же пришедшая книга "Чернобыльская молитва" Светланы Алексиевич. Ещё участвовало пиво, но ему завсегда спасибо.
Зарисовка первая, языческая.
Говорят, в лесу хозяин есть. Хозяин леса. А если ещё среди леса плешь без деревьев - любимое место его, - куда нельзя на покос ходить. Наши ходили. Приехали из города, умные, насмотрелись телевизора, ничего им не скажешь - всё знают. А в лесу Хозяин живёт. Один год только сено в лесу косили, пока стог во двор не привезли. А оттуда змея - большая, зелёная, как трава в русалочьем кругу. Никто таких не видел, ни до, ни после этого. Хозяин напугал, говорят. Разное говорят. На той плеши, там ещё озеро есть, с русалками-красавицами, они по траве кругом пляшут, песни поют, а днём зверьё на водопой приходит. Видно, покололи ноги о стерню русалочки, нажаловались Хозяину. Напугал.
Мы туда тоже ходили. Я да коса. Рано утром, когда ещё солнце не встало. Тихо, зверьё спит, темно. А с поляны песни слышатся - танцуют русалочки, песни поют, и светят себе цветком папоротника, передают по кругу. Солнце. А с цветка, как солнечные слёзы - мёд капает. Золотой. Солнечный. Там потом самая красивая, самая зелёная трава росла. Кругами. Говорят: не пей росу из русалочьего круга - назад не воротишься. Ещё, говорят, росой оттуда умываться нельзя, видеть будешь, что ненадобно, что нельзя. А я стою. Они поют, красиво так, капли солнца звенят о траву. Почуяли, не увидели, - почуяли меня. Спрятались в воду, только макушки выглядывают - шипят. Негоже, думаю, красавиц сердить, они Хозяину жаловаться побегут, да и свой у них Хозяин есть, водный. Говорят, как лесной хозяин с водяным по весне место делят, да добром меряются - нельзя. Потом век пугать будут, коли подсмотришь. А трава звенит росой, солнце всходит, русалки в воду прячутся. Дай, думаю, хлеба краюху им дам, оно, говорят, нельзя, боятся лесные да водяные жители нашего, человеческого. А я возьми да отломи. Да поклади у пруда. Оно же как - доброе слово, оно и лисе приятно, а с добром всяко лучше, авось возьмут. И сижу - наблюдаю. Может, хоть знак дадут, хоть скажут, дабы не насолить им, красавицам, да Хозяевам. А из воды змея выплывает - большая, красивая, длинная, - и смотрит на меня. Я ей кланяюсь, оно всяко приятно, когда с добром да уважением. Смотрим друг на друга - в глаза, это только люди сейчас в глаза не смотрят, они только спины видеть хотят, мол, кланяются, уважают. Тьху! Я у ней шёпотом спрашиваю: "Можно?", да на косу киваю. На меня смотрит, на хлеб, и прячется в тине. Значит можно, думаю, только стерню не оставлять, где русалки танцуют.
Солнце уже высоко, жарко, отдыхать пора. Сажусь в тень, краюху себе ломаю - ляпота. В воде рыба плещется, в деревьях ветер шумит, птицы поют. Где ещё такое? И что-то меня так в сон клонит, просто страх как. И вот слышу - ничего нет, ни ветра, ни рыбы, ни птиц - всё молчит. Оно, видно, красавицы спать пошли. И Хозяин их баюкает, красавиц своих. В лесу оно знаете, как, всё как надо, всё ещё до нас так было, после нас будет, свои у них порядки, нельзя рушить, говорят. Нельзя ломать, нельзя ходить без разрешения. Много что говорят. Да никто не слушает.
Прошло с тех пор много лет, много зим, много солнц, некому говорить теперь, все умерли, да уехали, да и не верит уже никто. Завезли из города умники тварей диковинных, что издревле у нас не водились и водиться не должны. Сначала разгневался Хозяин, убил всех пришлых тварей, а потом, видно, смиловался, оставил. И расплодились. Разнеслись по всему лесу: деревья грызут, ветки таскают, воде путь загораживают. Всю поляну затопили, лес теперь в воде по колено стоит - гниют дубы вековечные, память наша, гордость, радость. Не танцуют русалочки, негде им. Злые ходят Хозяева, плачет лес. А кому оно? Для кого оно? Вот говорю я, как мне говорили, да кто меня слышит?
Говорили - нельзя пить воду из русалочьего круга, - назад не воротишься. Ещё, говорили, росой оттуда умываться нельзя, чтобы не видеть, что ненадобно. Говорили... Не говорят больше, нет больше в лесу кругов русалочьих, нет цветов папоротника - под воду ушли. Всё под воду ушло. И я с ним, с русалочками-красавицами, да с Хозяевами, да с зверьём диким, свободным. Некому говорить. Да и кто услышит?..
-
-
28.03.2011 в 13:49такое древнее, забытое, умершее
-
-
28.03.2011 в 15:29Люди... слов у меня для людей нет, короче.
-
-
28.03.2011 в 16:14-
-
28.03.2011 в 16:20Хотя, конечно, из-за этих самых людей с их бобрами другие люди больше в лес заехать не могут. Ни
насратьшашлык пожарить, нинасрать ещё большептиц настрелять.