It's like something out of H.P. Lovecraft, only gay (c) LK
Некоторые думали, что я возвращаюсь домой, что я живу, и условия моего существования изменимы. Некоторые думали, что я это я. Некоторые ошибались. И их было много.
- Алина!
Я обернулась, как будто это я. В сумке у меня было приглашение на концерт, где меня предупредили уже, что завтра не будет, книга Берроуза "Голый завтрак", которая мне не нравилась, и голая пластмассовая ежиха, с которой в детстве я сбрила шерстку, приготавливая ее к смертной казни.
В 6 лет я работала инквизитором, любила страшные книжки, и с хищной жадностью косилась на молоденьких родителей.
К ежихе же, в последний перед казнью момент, я прониклась жалостью, на коленях просила у нее прощения и клятвенно обещала уничтожить кого-нибудь другого. Но пластмассовые глаза ее с тех пор как-будто сменили выражение. Безопасная игрушечность исчезла из них навсегда. Смотрели они так, словно ежиха была вечноживая, вечновыживающая.
Тогда впервые мне стало страшно, когда подумала я, что есть нечто, способное ускользнуть из моих холодных инквизиторских рук.
Приступы страха повторялись все чаще и чаще, ежиха ухмылялась, я чувствовала себя огромным алюминиевым решетом, через дыры которого просачивались маленькие зверьки и человечки. Лишь немногие из них теряли конечности, счастливчикам (как казалось мне) отрубало головы, и они имели недолгую возможность наблюдать, как летят вниз красные обезглавленные кузнечики тел.
В 9 лет маме пришлось отвести меня к врачу. ПсихиАДор произнес несколько вопросительных фраз на неизвестном мне языке и сам себе ответил: "Я вас не понимаю". "Требуется срочное хирургическое вмешательство", — сказала мама, потому что не знала, что следует говорить в подобной ситуации, и погладила меня по голове. "Мама, выньте руки, ампутирует!" — крикнула я на нее, чувствуя как в меня просачиваются тонкие пальцы. АДоктор одел белые перчатки, и через пару минут в мозгу моем захрустела свеженькая металлическая мышеловка.
Человечки застряли.
Я улыбнулась, и посмотрела на свои холодные инквизиторские руки.
К ежихе же, с тех пор, я питала чувства странные и смешанные. Я ненавидела ее за то, что она сумела спастись. Боялась за то, что она вызывала у меня столь сильные и неожиданные эмоции. Любила ее за жалобный и невзрачный вид.
И все эти три мои состояния переходили в дикое нездоровое восхищение — так язычник пляшет ошарашенный над фигуркой смешного и страшного божка.
Иногда я напротив тяготилась ею, или не воспринимала вовсе, но по нелепой привычке, или по таинственной традиции всюду носила ее с собой.
***
Предпочтем топорам погружение острых предметов,
от которых предельно с Наружью Тревожная Нутрь совпадала
Пожирала любовь ножевая микроб человека
И прозрачная Моль в микроскоп эту смерть наблюдала.
"Я" (человек?..) вместо трубки курил свои пальцы.
Яростно счастлив, как поезд, на рельсы которому
дети легли.
Курица ночью снесла не простые, а страшные яйца -
черные бомбы и красные злые угли.
(с) Алина Витухновская
Чуть ли не единственный автор, творчество которого влияет мне прямиком в несуществующий моск. Мимо сознанки сразу в не-.
Это не какой-нить декаданс или сюр, или альтернатива. Для меня это чёрная копоть эмоций с привкусом тошноты.
Давненько я её не читал и не перечитывал.А как-то (лет эдак семь назад) у меня из-под носа некрасиво увели её книгу. Не читать, не. Из принципа. Просто потому, что я её хотел. Ну, хоть дали почитать потом.
- Алина!
Я обернулась, как будто это я. В сумке у меня было приглашение на концерт, где меня предупредили уже, что завтра не будет, книга Берроуза "Голый завтрак", которая мне не нравилась, и голая пластмассовая ежиха, с которой в детстве я сбрила шерстку, приготавливая ее к смертной казни.
В 6 лет я работала инквизитором, любила страшные книжки, и с хищной жадностью косилась на молоденьких родителей.
К ежихе же, в последний перед казнью момент, я прониклась жалостью, на коленях просила у нее прощения и клятвенно обещала уничтожить кого-нибудь другого. Но пластмассовые глаза ее с тех пор как-будто сменили выражение. Безопасная игрушечность исчезла из них навсегда. Смотрели они так, словно ежиха была вечноживая, вечновыживающая.
Тогда впервые мне стало страшно, когда подумала я, что есть нечто, способное ускользнуть из моих холодных инквизиторских рук.
Приступы страха повторялись все чаще и чаще, ежиха ухмылялась, я чувствовала себя огромным алюминиевым решетом, через дыры которого просачивались маленькие зверьки и человечки. Лишь немногие из них теряли конечности, счастливчикам (как казалось мне) отрубало головы, и они имели недолгую возможность наблюдать, как летят вниз красные обезглавленные кузнечики тел.
В 9 лет маме пришлось отвести меня к врачу. ПсихиАДор произнес несколько вопросительных фраз на неизвестном мне языке и сам себе ответил: "Я вас не понимаю". "Требуется срочное хирургическое вмешательство", — сказала мама, потому что не знала, что следует говорить в подобной ситуации, и погладила меня по голове. "Мама, выньте руки, ампутирует!" — крикнула я на нее, чувствуя как в меня просачиваются тонкие пальцы. АДоктор одел белые перчатки, и через пару минут в мозгу моем захрустела свеженькая металлическая мышеловка.
Человечки застряли.
Я улыбнулась, и посмотрела на свои холодные инквизиторские руки.
К ежихе же, с тех пор, я питала чувства странные и смешанные. Я ненавидела ее за то, что она сумела спастись. Боялась за то, что она вызывала у меня столь сильные и неожиданные эмоции. Любила ее за жалобный и невзрачный вид.
И все эти три мои состояния переходили в дикое нездоровое восхищение — так язычник пляшет ошарашенный над фигуркой смешного и страшного божка.
Иногда я напротив тяготилась ею, или не воспринимала вовсе, но по нелепой привычке, или по таинственной традиции всюду носила ее с собой.
***
Предпочтем топорам погружение острых предметов,
от которых предельно с Наружью Тревожная Нутрь совпадала
Пожирала любовь ножевая микроб человека
И прозрачная Моль в микроскоп эту смерть наблюдала.
"Я" (человек?..) вместо трубки курил свои пальцы.
Яростно счастлив, как поезд, на рельсы которому
дети легли.
Курица ночью снесла не простые, а страшные яйца -
черные бомбы и красные злые угли.
(с) Алина Витухновская
Чуть ли не единственный автор, творчество которого влияет мне прямиком в несуществующий моск. Мимо сознанки сразу в не-.
Это не какой-нить декаданс или сюр, или альтернатива. Для меня это чёрная копоть эмоций с привкусом тошноты.
Давненько я её не читал и не перечитывал.